С чего твоя пиромания началась?
Это было в 2013 году, я нашла пару кусков бересты, они были прекрасны, очень захотелось освоить как-то этот материал. Вова Лило посоветовал его освоить с помощью выжигателя. Я сделала рисунок, и в первый раз выжигал Вова — но мне совсем не понравилось, как он “прочёл” мой рисунок. После этого случая пришлось заняться выжиганием как следует. Мне сразу стало понятно, что это невозможно бросить.
Ты пробовала выжигать что-нибудь кроме дерева?
Да, пробовала, пластик. Но он очень плохо пахнет. Удалось сделать несколько пластиковых досок для печатной графики, но, увы, результат не сильно порадовал, и к тому же пластиковая доска — очень хрупкая. Видимо, мне не нравится слишком хрупкое, даже бумага не устраивает по этим показателям. Дерево — более брутальный и надёжный материал, подходящий. Дуб хорошо пахнет, береста прекрасно горит и пахнет тоже. Вот фанера горит хуже обычного, но есть такая темная фанера – она горит лучше. Всё, что хорошо горит – мне нравится. Часто спрашивают про детство: но нет, не приходилось выжигать в детстве. Даже не хотелось пробовать, из опасения нарушить технику безопасности. И вот к чему это привело.
Давай поговорим о твоих перформансах и переодевании в грибы…
Грибы меня устраивают чисто эстетически, очень нравится на них смотреть, рисовать их. Также у меня есть история о грибах будущего, условно говоря, книга, которая постепенно составляется из текстов и картинок. Речь там идёт о постапокалиптическом мире, в котором эволюционный бой выиграли грибы-телепаты. Эти персонажи справляются без зрения, у них есть другие органы чувств и каналы получения информации. В 2018 году пришлось основательно продумать этот мир, выстроить ряд персонажей изнутри — у меня была выставка по этой теме в музее Фрейда. В том же году усиленно работала самоорганизованная Школа Активного Рисования и Перформативного Позирования Север-7 (ШАРППС-7), в связи с этим было больше перформативности в жизни и в работе. Так пришла идея вынести телепатические грибы в эту реальность, примерить этих персонажей на себя, смотреть не глазами, а чем-то ещё. И это оказалось занимательной практикой само по себе, уже в отрыве от школы.
Перформанс для меня – это занятие, сходное с перевоплощением, а также с медитацией. Очень важна сумма зарядов, которые вложены в конкретный образ. Всего на данный момент у меня 4 гриба для “перевоплощения”, условно обозначим их “лисичка”, “родотус дланевидный”, “желчный гриб”, “вольвариелла шелковистая” — согласно названиям прототипов.
Как ты относишься к цитированию шедевров?
Бывают какие-то моменты в классических картинах, или даже целые сюжеты, которые беспокоят и вызывают смутное пристрастие неясного происхождения. Чтобы справиться с такой обсессией, необходимо с ней поработать, переосмыслить. Например, однажды меня сильно захватила картина Венецианова “Жнецы”, где двое с серпами смотрят на бабочек: то ли это про нежность, то ли про тревогу. В итоге у меня получилась “копия” “Жнецов”. Только вместо людей — девочка-гриб и динозавр. И тоже неясно, чего же там больше — нежности или тревоги, или, может быть, страсти.
Расскажи про динозавров, что они значат для тебя?
Динозавры – это осмысление агрессии, которая есть здесь и сейчас, среди нас. Динозавры выглядят мощно, часто нравятся детям — им кажется, что такой большой и агрессивный субъект может что-то поменять в реальности, в отличие от них самих, вынужденных подчиняться. Дети становятся взрослыми, начинают подражать своим идеалам, и мы можем заметить, к чему это приводит.
С другой стороны, у нас используется много нефтяного топлива. Известно, что нефть – это перебродившие древние животные и растения. Тут можно вспомнить о стандартных закономерностях в рамках магического мышления: например, сжигая часть мертвого животного, ты его непременно вызываешь. Может быть, двигатели внутреннего сгорания вызывают этих вымерших животных – так получается, что их архаическая агрессия пробуждается, становится более очевидной, идёт из выхлопной трубы, проникает в нас вместе с воздухом.
Ещё одна тема, которая часто появляется в твоих работах – это аниме и образы супер-героинь…
У меня есть три “евангелия от аниме”: Pretty Soldier Sailormoon, Neon Genesis Evangelion, Revolutionary Girl Utena. Однажды мне сильно нравилась девчонка, очень хотелось с ней общаться, но разговор плохо клеился на любые темы, кроме Сейлормун. Пришлось в итоге тоже посмотреть. Оказалось, что это целая философия и даже новаторское произведение в своём жанре, и, конечно, отдельный язык, на котором можно общаться. Также, мне нравится сравнивать образы сейлор-воинов с тибетскими тханками: и то, и другое помогает концентрироваться, справляться с депрессией и упадком сил.
Как ты оказалась в группе «Паразит» и как складывалась работа в таком большом коллективе?
В 2012 году у меня была выставка графики в «Борее», она длилась в общей сложности месяц. Оглядываясь по сторонам, можно было заметить группу “Паразит”. Там, в коридоре, случались беседы с разными “паразитическими” художниками: Юрий Никифоров, участники группы “Мыло”, Вова Лило. Именно Вова рассказал, как и с чем лучше прийти на собрание, и взялся представить меня товарищам — как мальчика Фёдора, работу которого он курирует. Вообще в 2012 году почти все темы выставок были за авторством Мотолянца, многие со вкусом и ароматом критической теории — это было страшно мило. Сначала я приносила туда работы группы REPA (Repa Elite Pop Art, кроме меня это Алина Белоусова и Анастасия Колесникова), мы делали коллаж-арт на тему критики общества потребления и информационного мусора. Были также совместные работы с Лило, потом, с 2013 года — более личные высказывания. Однажды мы с Аленой Терешко сделали работу прямо во время развески, экспромтом. Там же случались и мои кураторские опыты. Самая любимая — “My first lesbian love”, до сих пор думаю, что это был шедевр, там участвовали Саша Зубрицкая, Марина Мараева, очень достоверно получилось.
Что думаешь о самоорганизации?
Это на самом деле разговор о политике. Очевидно, что самоорганизация — это наша родина, школа и дом. С одной стороны, у нас так всё устроено, что без самоорганизаций не будет происходить никакой пульсации в сфере искусства, вообще. Коллеги из группы REPA самоорганизовали галерею ИМХО в 2013 году, что повлияло на культурный ландшафт не менее, чем гос. институция, а может, и более. С другой стороны — у каждой самоорганизации есть пора цветения, плодоношения, увядания.
Ну и любая самоорганизация может бессознательно копировать пороки, которые существуют в государственных институциях. Кажется, что три (но не более) соорганизатора ещё могут соблюсти некое единство целей, вкусов, взглядов, в том числе на какие-то этические моменты, без опасности стать просто брендом, за которым может скрываться вообще что угодно.
Расскажи о своём псевдониме, как он появился?
Фамилия Хиросигэ появилась в 2014 году, сначала в порядке эксперимента, во многом из-за примера старшего товарища, Шишкина-Хокусая. Он рассказывал, что, когда взял себе ещё одну фамилию, его работы начали меняться, стали другими чуть ли не сами собой. И захотелось попробовать этот почти магический приём. Что ж, так и оказалось, работы стали меняться, мне осталось только успевать за ними и за этим именем.
С другой стороны, в Японии была традиция: художник поначалу приписывает к своему имени фамилию своего учителя — того, из мастерской которого он вышел. Можно сказать, что фамилия Хиросигэ в моём случае — свидетельство того, что я воспринимаю мудрость и мастерство своего учителя, Утагавы Хиросигэ, усердно, насколько могу.
Что самое важное в жизни?
Совпадать с самим собой. Если ты не совпадаешь, то нужно помедитировать. Я понимаю, что художник со стороны может выглядеть очень взбалмошным человеком, беспечным гулякой. Но мне кажется, что это неправильные стереотипы. Художник — это про производство. Он должен один выполнять работу сразу нескольких людей – директора, пресс-секретаря, администратора, тех. отдела, отдела логистики, а ведь есть ещё и работа собственно художника. Чтобы со всем этим справляться, нужно всегда совпадать с самим собой.
Материал подготовлен специально для kzgallery.com
Вопросы задавала: Катя Михатова
Фото: Дмитрий Роткин