Расскажи о своих родителях, почему из всех видов искусства, которым они занимались – архитектура оказалась тебе наиболее интересной?
Я вырос, если можно так сказать, в архитектурной среде. Живу во дворе Академии художеств,отец, бабушка и дальние родственники по профессии — архитекторы. Учился в художественной школе (СХШ им. Иогансона) в архитектурном классе. Там во время обучения я увидел классный фильм про Ле Корбюзье и очень проникся темой архитектуры. Мне показалось, что это такое масштабное и интеллектуальное занятие, когда ты можешь управлять движениями, потоками людей и пытаться создать новую среду для обитания.
У тебя есть любимое дерево?
Любимое, это, которое навязчивое. В Академическом саду прямо перед моими окнами росла берёза, старая такая, с раскидистыми ветвями и раздвоенным кривым стволом. Когда я был маленький, то мне нравилось находиться рядом с ней, можно было взаимодействовать с ней, лазать по её корявым корням, изучать её сучки и дупла. И вот она как была старая, так и стоит, не меняется. Можно прямо сейчас посмотреть какая она. Она растет с войны, а может даже с Брюллова, в общем, очень старая, всю мою семью видела.
А из какого самого необычного дерева ты делал работы?
Мне очень понравился кедр! Когда его рубишь, он пахнет цветами и дико податливый, как сосна, только мощнее. Я его использовал, когда делал галерею портретов русских классиков в галерее Овчаренко.
Насколько у тебя большая коллекция топоров?
Да не очень. Несколько есть, но все со своей историей. Раз, два, четыре, штук шесть, семь. Но это не фетиш, они все лежат в разных местах. В машине у меня один всегда, дома еще на всякий пожарный, у Пети (Дьякова) в мастерской остался один, на даче парочка.
Я знаю, у тебя есть основной топор, он как карандаш твердостью HB для рисовальщика. Как он у тебя появился и в каком случае ты его используешь?
Да, есть один, тот что с пожарным шипом. Я нашел его дома, но не знаю, почему он там оказался. Первый раз его как увидел, подумал, что это судьба. Так он у меня и остался, он очень неплохой. Я даже его и не подтачивал ни разу. Он острый и тяжелый, рубит хорошо.
Ты говорил, что занимаешься протоискусством – это связано с ощущением времени – только закончился 2020 год, да и миллениум был как некая граница?
В 2020 году мне показалось, что мы оказались в будущем. Мы все ждем – когда же наступит будущее, а оно прямо сейчас, раз и наступило.
Протоживопись – можно подумать, это то, что было до живописи, какой мы понимаем ее сейчас. Это про мое личное впечатление, исследование искусства и самого себя, откуда оно и что это такое. И мне не важно, графика это или живопись, сейчас все медиумы слиплись. Мои работы это и графика, и живопись, и скульптура, и объект – это «стёб» над всем.
Когда хочется подчеркнуть топор и он сам вылезает – то это «Топорная живопись» (топорный портрет Достоевского, например), а если специфику материала обозначить, то тут главное дерево – как с работой «Деревянная карта».
Как бы ты кратко охарактеризовал деятельность группы Север-7?
Земля, дерево, пальцы, фонтан, огонь и медные трубы. А еще мистика, дадаизм, перформанс и северный тропикализм.
Вообще у каждого из нас (участников группы Север-7) были внутренние недовольства собой и всем арт-сообществом. Нас никуда не брали и мы решили сделать что-то своё, открыть свою исследовательскую базу, в общем самоорганизоваться.
Что ты почувствовал, когда вам дали специальную номинацию премии Курехина? Это вообще первая премия, которую вам дали или были еще?
Ничего такого не почувствовал. Ну, дали и дали. Единственное, что статуэтка хорошая, в виде деревянного телевизора с коряжкой — антенной.
Мы первый раз с Александром Цикаришвили, участвовали в 2010 году в конкурсе «Ориентиры», где-то в Яхт-клубе. Это еще Досеверная эпоха. Я принес доску и мы пошли с ней на пленэр рисовать. Помню, там был в жюри Михайловский и кто-то еще. Это был первый раз, когда мы выиграли и тридцак еще получили. Вот тогда я по-настоящему радовался– вот это были эмоции.
Какая из выставок, в которых ты принимал участие, перевернула твои взгляды на искусство?
Мне запомнился «Арт-проспект» 2014 года, когда мы с Северами мимикрировали во дворе на Петроградке. Название было «Семь самураев». Каждый из нас занимал свою позицию, Олег Хмелев был заброшенным мишкой (выброшенной игрушкой), Илья Гришаев – мусорной кучей поющей в сетке для строительных лесов (там была какая-то люстра, и он играл музыку), я был скамейкой – на мне правда только бабка Цикаришвили сидела. Местные жители не понимали, что происходит. Думали, что какие-то пьяницы валяются на газоне и милицию пытались вызвать.
Лучшее враг хорошего – можно ли испортить работу?
Это вообще моя любимая пословица. Эту поговорку мне еще бабушка говорила. Я всегда вспоминаю эту фразу, когда думаю, а не улучшить ли мне что-нибудь. Поэтому у меня ничего не портится.
Материал подготовлен специально для kzgallery.com
Вопросы задавала: Катя Михатова
Фото: Дмитрий Роткин
Работы и проекты Нестора можно посмотреть на его странице в соц.сетях
«Garden of the Academy of Arts named after E» Nestor Engelke